У некоего жителя царства Ци была жена и наложница. Их супруг нередко отлучался из дому и возвращался обратно сытым и пьяным. Когда жена спрашивала, с кем он пил и ел, то каждый раз оказывалось, что все это были знать и богачи. Тогда жена сказала наложнице:
— Муж отлучается из дому и непременно возвращается сытым и пьяным, когда же спросишь, с кем он ел и пил, оказывается, что все это знать и богачи. Однако еще ни один почтенный человек не навещал нашего дома! Пойду-ка я разузнаю, куда это ходит муж!
Встав очень рано, она украдкой последовала за мужем. Во всем городе не нашлось никого, кто бы остановился с ним и перемолвился хотя бы словечком. Наконец он дошел до кладбища у Восточной стены и принялся клянчить там остатки еды у совершающих жертвоприношения. Но ему, как видно, показалось мало, и, осмотревшись кругом, он тут же направился к другим... Вот так он насыщался!
Возвратившись домой, жена сказала наложнице?
— Вот, выходит, каков наш муж, а мы должны на него полагаться и быть с ним до конца наших дней!
И тут она поведала наложнице об их муже, и обе, затворившись во внутренних покоях, стали лить слезы. Муж же, ни о чем не подозревая, веселый и довольный вернулся домой и с гордым видом предстал перед женой и наложницей.
На взгляд благородного мужа, редко бывает, чтобы люди, стремящиеся к богатству и знатности, к выгоде и высокой должности, не заставляли своих жен и наложниц лить слезы стыда!
В сообщении 1697 года, в котором кицунэ впервые была прямо названы посланниками Инари, говорится, что соответствии с их умением вселяться в людей, кицунэ получают от богини различные звания.
Один из наиболее ярких доступных текстов на эту тему относится к 1805 году. В этом году буддийским монахом, поэтом и автором многих сочинений, был написан сборник разнородных историй "Канден коитцу". В нём автор рассказывает про лису, которая жила в одном буддийском храме в провинции Оми ещё с давних времён, охраняя его от пожаров и прочих неприятностей. Её никто никогда не видел, но иногда она разговаривала с главным священником храма и однажды пожаловалась, что на неё попали грязью, когда она сидела на сандалиях священника в то время, когда тот проводил религиозный обряд. На это священник ответил, что ей не стоит обижаться, так как её никто не видел, а значит запачкал её не специально. Другой раз лисица рассказала, что в целом лисицы делятся на три категории: "Сюрьо" или "начальники", "ёриката", то есть помощники, и "яко", то есть "полевые лисы". Сюрьо командуют другими лисицами, но только теми, которые у них под начальством — другим они приказывать не могут. Далее следует такой текст:
Однажды лиса попросила помощи, так как, по её словам, у неё не хваталос денег, чтобы приобрести себе более высокое звание. Священник удивился и спросил откуда у лисы вобще взялись деньги. Ответ был таков: "Я всегда подбираю и сохраняю те деньги, которые упали за коробку с приношениями". Лиса сказала, что живёт над потолком основного зала. А что касается употребления денег для приобретения более высокого звания, то я слышал подобное и про других лис. Тогда я спросил других священников Инари куда эти животные относили деньги, но никто из них ничего не знал об этом. Дела лис — тайна.
1 Слова Проповедующего в собрании, сына Давидова, царя в Иерусалиме: 2 Суета сует,- сказал Проповедующий,- суета сует: всё суета. 3 Что пользы человеку от всех его трудов, над чем он трудится под солнцем? 4 Род уходит, п род приходит, а Земля остается навек. 5 Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает, Чтобы там опять взойти; 6 Бежит на юг и кружит на север, кружит, кружит на бегу своем ветер, И на круги свои возвращается ветер; 7 Бегут все реки в море,- а море не переполнится, К месту, куда реки бегут,- Туда они продолжают бежать; 8 Всё - одна маета, и никто рассказать не умеет,- Глядят, не пресытятся очи, слушают, не переполнятся уши. 9 Что было, то и будет, и что творилось, то творится, И нет ничего нового под солнцем. 10 Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость! А уже было оно в веках, что прошли до нас. 11 Не помнят о прежнем - так и о том, что будет,- О нем не вспомнят те, кто будут позднее.
Как-то привели к мудрецу одного юношу и сказали: — Смотри, вот один из тех кого испортили женщины! Мудрец покачал головой и улыбнулся: — Это мужчины, — воскликнул он, — портят женщин, и все, в чем грешат женщины, должно искупляться и улучшаться в мужчинах, ибо мужчина сотворяет себе образ женщины, а женщина создается по этому образу. — Ты слишком снисходителен к женщинам, — сказал кто-то из стоявших рядом, — ты их не знаешь! Мудрец ответил: — Свойство мужчины — воля, свойство женщины — уступчивость: таков закон полов, поистине суровый закон для женщины! Все люди не виноваты в том, что они таковы, а женщины и вдвойне не виноваты: у кого хватило бы бальзама и милосердия к ним! — Как бальзама! Как милосердия! — вскричал кто-то еще из толпы, — Женщин надо лучше воспитывать! — Воспитывать лучше нужно мужчин, — ответил мудрец и кивнул юноше, чтобы тот последовал за ним. Но юноша за ним не последовал.
Как-то в юности мне довелось посетить одного святого старца в уединенной роще за холмами. Мы беседовали о природе добродетели, когда заметили разбойника, с трудом взбиравшегося по хребту. Достигнув рощи, тот пал перед старцем на колени и сказал: – О святой человек, облегчи мне душу. Мои грехи тяготят меня. – И мои грехи меня тяготят, – молвил святой. – Но я вор и грабитель, – сказал разбойник. – И я вор и грабитель, – отвечал святой. – Но я убийца! – воскликнул разбойник. – И в ушах моих вопли множества людей, чью кровь я пролил. – И я убийца, – отвечал святой, – и мои уши полнятся воплями тех, кого я умертвил. – Я совершил несметное число преступлений, – не унимался разбойник. – И моим преступлениям нет числа, – отвечал святой. Тут разбойник поднялся с колен и пристально посмотрел на старца, и было некое недоумение в его взгляде. Когда он оставил нас и вприпрыжку сбежал с холма, я повернулся к святому и спросил: – К чему ты обвинял себя в преступлениях, которые не совершал? Разве не видишь, что человек этот ушел, больше в тебя не веря? И ответил святой: – Это правда, он больше не верит в меня. Но зато он ушел премного утешенный. И тут донеслась до нас песня, которую вдали распевал разбойник и отзвуки которой наполнили долину радостью.
Израильско-египетская граница. На одной стороне дороги мы, на другой они. И где-то посередине выходцы великой и страшной Аравийской пустыни, цыганообразные бедуины. Гордые созерцатели ночных звёзд, равнодушные к постоянно меняющейся моде, бедуины, верные своей белой тунике и куфие уже тысячи лет. Вот только бродить по пустыне и смываться после набега удобней в кроссовках.
Демократические преобразования также обошли стороной уклад древнего племени. Шейхов не выбирают – шейхами рождаются. Бедуины безошибочно определяют заминированные участки на своей территории.
Кстати, благодаря чутью одного сына пустыни, автор этих строк вполне живой, при всех своих конечностях, сидит и подшучивает над гордым народом, воспитавшим нашего следопыта. По примятой травинке, надломанной веточке, фантазия, помноженная на интуицию и дедуктивный метод, воссоздаёт вполне осязаемое прошлое.
Впрочем, не кочевники герои моего рассказа, а Camelus dromedarius, по-нашему – одногорбый верблюд, верный, незаменимый друг обитателей пустыни. Бедуины эксплуатируют своего друга по полной. Верблюд – транспортное, гужевое средство, источник молока, мяса, шерсти и даже умирая, завещает свою шкуру порезать на ремни. Забыл добавить: нашему герою и своего помета не жалко, пользуйтесь на здоровье, отапливайте шатры.
К нам на армейскую базу повадилось лицо знаменитого табачного бренда. Впрочем, какое там лицо, морда, причём наглючая. Ребята его жалели, подкармливали хлебом, овощами, давали водички. Вскоре дромадер стал проявлять свой капризно-свирепый нрав. Уже от морковки нос воротит, хлеба мало принесли, вода не с того ведра. Когда ему не нравилось угощение, кэмел орал, плевал в своих кормильцев и норовил укусить. Мы призадумались, как быть в такой сложной ситуации? Все знают слова мудрого Лиса про венность за тех, кого… Но позволить какой-то скотине терроризировать военный лагерь никак невозможно.
Потомки царя Соломона приняли решение в стиле своего предка: за ворота одногорбого не пускать, но продолжать кормить, через забор. Однако, мы забыли, что верблюд бедуинский, поэтому умеет сливаться с окружающей средой, терпеливо сидеть в засаде. Как только ворота открывались, он со всей своей пятисоткилограммовой дури, словно спринтер, мчался в образовавшуюся брешь, сметая на своём пути все преграды. И порезвее испанского быка, сбежавшего с корриды, со страшным криком преследовал несчастных двуногих. Терпению пришёл конец, да и слыхано ли, чтобы какой-то парнокопытный так издевался над хорошо вооружёнными людьми.
- Застрелить, гада! – кричали потерявшие терпение представители израильской военщины.
Командир, впрочем, право на отстрел взбесившегося зверя не дал: - Верблюд, он хоть и сукин сын, но он не наш сукин сын. Не имеем права. Предлагаю найти его хозяев. - И их пристрелить? – оживился вернувшийся из отпуска сержант Гросс, брезгливо вытиравший мокрой салфеткой оплеванную парадную форму. Офицер вздохнул.
На переговоры с хозяевами пустыни отправили самых сдержанных и воспитанных солдат.
Нас принял шейх, предложил кофеёк с кардамоном, томящийся на маленьком огне часов десять кряду. Хотя это не кофе, а самая жестокая проверка сердечно-сосудистой системы. После такой чашечки от шума ударов собственного сердца можно оглохнуть. Выслушав суть дела, патриарх развёл руками: - Я не знаю чей это верблюд.
- Если он не ваш, значит мы его пристрелим. Отомстим за искусанных, затоптанных товарищей, - обрадовался мстительный Гросс. – Шейх, мы пришли, проявив уважение. На задней ноге верблюда ваше тавро. Реши проблему, и никто не умрет, - произнёс я с вежливой улыбкой.
Патриарх посмотрел на меня своим колючим взглядом, еле заметно кивнул и прикрыл веки. Аудиенция закончилась.
Прошло несколько спокойных дней. Всё как обычно: засады, погони за контрабандистами, сопровождение суданских беженцев. Жизнь текла размеренно и благородно, как и положено в пустыне. И вот снова появилось оно, измученное, еле передвигающее ноги животное, и жалобно засунуло в проём ворот обиженную морду.
Я подошёл к нему: «Ну, что брат, вижу досталось тебе. Сам виноват. Стоять здесь и не шалить, сейчас принесу тебе хлебушка».
Новый учитель, придя в класс, обнаружил, что одного мальчика дразнят Мойша-дурачок. На перемене он спросил ребят, почему они его так обзывают. — Да он и вправду дурачок, господин учитель. Если дать ему большую монету в пять шекелей и маленькую в десять, он выберет пять, потому что думает, что она больше. Вот, смотрите… Парень достает две монеты и предлагает Мойше выбрать. Тот, как всегда, выбирает пять. Учитель с удивлением спращивает: — Почему же ты выбрал монету в пять шекелей, а не в десять? — Посмотрите, она же больше, господин учитель! После уроков учитель подошел к Мойше. — Неужели ты не понимаешь, что пять шекелей больше только по размерам, но на десять шекелей можно купить больше? — Конечно понимаю, господин учитель. — Так почему же ты выбираешь пять? — Потому что, если я выберу десять, они перестанут давать мне деньги!
В доме поблизости от большой улицы слышно, как некий господин, проезжающий мимо в экипаже, поднимает занавески, чтобы полюбоваться предрассветной луной, и мелодичным голосом напевает китайские стихи:
Путник идет вдаль * при свете ущербной луны…
Чудесно также, когда такой утонченный любитель поэзии скандирует стихи, сидя верхом на коне. Однажды я услышала, что к звукам прекрасных стихов примешивается хлопанье щитков от дорожной грязи, висящих на боках у коня. «Кто ж это следует мимо?» — подумала я и, отложив в сторону работу, выглянула наружу… Но кого я увидела! Это был простой мужлан. Какое досадное разочарование!
* Перефразированная строка из «Поэмы о рассвете» китайского поэта Цзя Дао (ок. 793—865).
Замолчал? Не бойся сказать. Думаешь, что рассказ твой я знаю, что мне ты его уже не раз повторял? Правда, я слышал его от тебя самого не однажды. Но ласковы были слова, глаза твои мягко мерцали. Повесть твою еще повтори. Каждое утро ликуем мы солнцу. И повторяет свои дуновения ветер весенний. Солнца теплом ты обвей свою милую повесть. Словом благоуханным, точно ветер весенний, в рассказе своем улыбнися. И посмотри так же ясно, как всегда, когда повесть свою повторяешь.
189. Очень дурно, если мужчины, навещая придворных дам…
Очень дурно, если мужчины, навещая придворных дам, принимаются за еду в женских покоях. Достойны осуждения и те, кто их угощает. Нередко дама старается принудить своего возлюбленного к еде: «Ну еще чуточку!» Понятно, мужчина не может загородить рукой рот и отвернуться в сторону, словно его берет отвращение. Хочешь не хочешь, а приходится отведать. По-моему, не следует предлагать гостю даже чашки риса с горячей водой, хотя бы он явился вконец пьяным поздней ночью. Возможно, он сочтет даму бессердечной — и больше не придет… Что ж, пусть будет так! Но если придворная дама находится не во дворце, а у себя дома и слуги вынесут для гостя угощение из кухонной службы, это еще куда ни шло… И все же не совсем хорошо!
Я приехал по адресу и посигналил. Прождав несколько минут, я посигналил снова. Так как это должен был быть мой последний рейс, я подумал о том чтобы уехать, но вместо этого я припарковал машину, подошёл к двери и постучал... "Минуточку", — ответил хрупкий, пожилой женский голос. Я слышал, как что-то тащили по полу.
После долгой паузы, дверь открылась. Маленькая женщина лет 90 стояла передо мной. Она была одета в ситцевое платье и шляпу с вуалью, как будто из фильмов 1940-х годов. Рядом с ней был небольшой чемодан. Квартира выглядела так, будто никто не жил в ней в течение многих лет. Вся мебель была покрыта простынями. Не было ни часов на стенах, ни безделушек, ни посуды на полках. В углу стоял картонный ящик, наполненный фотографиями и стеклянной посудой.
"Вы бы не помогли мне отнести мою сумку в машину?" — спросила она. Я отнес чемодан в машину, а затем вернулся, чтобы помочь женщине. Она взяла меня за руку, и мы медленно пошли в сторону автомобиля. Она продолжала благодарить меня за мою доброту. "Это ничего", — сказал я ей, — "я просто стараюсь относиться к моим пассажирам так, как я хочу, чтобы относились к моей матери". "Ах, ты такой хороший мальчик", — сказала она.
Когда мы сели в машину, она дала мне адрес, а затем спросила: "Не могли бы вы поехать через центр города?". "Это не самый короткий путь", — быстро ответил я. "О, я не возражаю", — сказала она, — "я не спешу. Я отправляюсь в хоспис...".
Я посмотрел в зеркало заднего вида. Ее глаза блестели. "Моя семья давно уехала", — продолжала она тихим голосом — "Врач говорит, что мне осталось не очень долго." Я спокойно протянул руку и выключил счетчик. "Каким маршрутом вы хотели бы поехать?" — спросил я.
В течение следующих двух часов, мы проехали через город. Она показала мне здание, где она когда-то работала лифтером. Мы проехали через район, где она и ее муж жили, когда они были молодоженами. Она показала мне мебельный склад, который когда-то был танцевальным залом, где она занималась будучи маленькой девочкой. Иногда она просила меня притормозить перед конкретным зданием или переулком и сидела уставившись в темноту, ничего не говоря.
Позже она вдруг сказала: "Я устала, пожалуй, поедем сейчас." Мы ехали в молчании по адресу, который она дала мне. Это было низкое здание, что-то вроде маленького санатория, с подъездным путём вдоль небольшого портика. Два санитара подошли к машине, как только мы подъехали. Они, должно быть, ждали её и осторожно помогли ей выйти. Я открыл багажник и внёс маленький чемодан в дверь. Женщина уже сидела в инвалидной коляске.
"Сколько я вам должна?" — спросила она, достав сумочку. "Нисколько", — сказал я. "Вы же должны зарабатывать на жизнь", — сказала она. "Есть и другие пассажиры", — ответил я. Почти не задумываясь, я наклонился и обнял её, она держала меня крепко. "Ты дал старушке немного счастья", — сказала она, — "благодарю тебя". Я сжал ее руку, а затем ушёл. За моей спиной дверь закрылась. Это был звук закрытия еще одной книги жизни...
Я не брал больше пассажиров на обратном пути. Я поехал, куда глаза глядят, погруженный в свои мысли. Для остальных в тот день я едва мог разговаривать. Что если бы этой женщине попался рассерженный водитель, или тот, кому не терпелось закончить свою смену? Что, если бы я отказался от выполнения её просьбы, или посигналив пару раз, затем уехал?..
В конце я хотел бы сказать, что ничего важнее в своей жизни я ещё не делал. Мы приучены думать, что наша жизнь вращается вокруг великих моментов, но великие моменты часто застают нас врасплох, потому что завернуты в обертку, через которую кажутся маленькими и незначительными.
Внимание! Уважаемые посетители сайта mfd.ru, предупреждаем вас о следующем: ОАО Московская Биржа (далее – Биржа) является источником и обладателем всей или части указанной на настоящей странице Биржевой информации. Вы не имеете права без письменного согласия Биржи осуществлять дальнейшее распространение или предоставление Биржевой информации третьим лицам в любом виде и любыми средствами, её трансляцию, демонстрацию или предоставление доступа к такой информации, а также её использование в игровых, учебных и иных системах, предусматривающих предоставление и/или распространение Биржевой информации. Вы также не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию для создания Модифицированной информации предназначенной для дальнейшего предоставления третьим лицам или публичного распространения. Кроме того, вы не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию в своих Non-display системах.
