- Вот те раз! - сказал Красильников и ударил по голове Фрея пассатижами. - Не может быть! - сказал Фрей, схватившись рукой за голову. - Ещё как может! - ответил Красильников и снова ударил Фрея по голове пассатижами. - Это конфиденциально? - спросил Фрей, морщась от боли и зажимая кровоточащий рубец. - Разумеется! - ответил Красильников, - Об этом никто не узнает! - с этими словами он ударил Фрея по голове пассатижами в третий раз. - Чему быть, того не миновать. - Сказал Фрей и, разбежавшись, выбил головой окно гостиной, вывалился наружу и упал с четвертого этажа на проезжавшего в извозчике Никифорова. - Что? Что? - закричал Никифоров и попытался скинуть тело Фрея в канаву, но не смог, потому что Фрей одной рукой уцепился за коленку Никифорова, а другой за деревянное сиденье, при этом растопырив во все стороны свои ноги. - Вот! - удовлетворенно буркнул Красильников, отошел от разбитого окна и отправился в кухню пить чаю с старым своим приятелем Жеребенко, только полчаса как приехавшим из Полтавы с мешком угля. - Я немедленно заявлю в полицию! - кричал, между тем, Никифоров, ногою и рукою стараясь стукнуть Фрея по шее и отцепить его пальцы. Фрей молчал и сопротивлялся. Рысаки прибавили ходу, голова Фрея свесилась вниз и застучала по брусчатке, издавая мелодичный перестук с малиновым отливом, чем славятся колокола церквей по всей Вязьме.
Начинался пасхальный день, горожане истово обнимались, а городской голова во всеуслышанье заявил на площади о том, что новые члены городской управы, назначенные уже две недели тому назад, сейчас сидят все в чайной Боровикина и ждут когда их постигнет любовь народа со всеми последствиями. И за упавший забор возле купеческого собрания они отвечать не хотят, ссылаясь на дворника этого собрания Степана, внебрачного сына мещанина Кулькина, известного в городе под кличкой Седой. После этого городской голова ушел в подъезд, и больше его никто уже не видел.
А Жеребенко, наевшись бубликов с чаем у Красильникова, схватил свой мешок угля и уехал на поезде в Тверь, где, как утверждают, у него живет сестра с сыном - гимназистом, старая кормилица и вечно скучная любовница с толстым, как у бульдога лицом.
Ах, с корзинкой, корзинкой прелестной в руке И с лопаткой, лопаткой прелестной в руке, О дитя, что на этом холме собираешь траву, Имя мне назови, дом узнать твой хочу! Ведь страною Ямато, что боги узрели с небес, Это я управляю и властвую я! Это я здесь царю и подвластно мне все, Назови же мне дом свой и имя свое!
Однажды утром поэт и писатель Игорь Губерман, как всегда, стал искать очки. Но как только нашёл, начисто позабыл, для чего они ему понадобились. Он задумался, не старость ли это. Пришёл к неутешительным выводам. Поразмыслив ещё какое-то время, пришёл к тем же выводам, но к утешительным.
В жизни всегда есть место смеху. Даже там, где, казалось бы…
Один пожилой человек, бывший артист, – в своё время он был очень известен в СССР – переехал в дом престарелых. В американский дом престарелых — он не совсем такой, как в России. Артист вышел к завтраку и с обострённым чувством собственного достоинства спросил у своей соседки по столу, знает ли она, как его зовут. Женщина подняла на него свои добрые глаза и ответила: «Нет, я не знаю. Но вы спросите у дежурной сестры, она вам напомнит…»
«Полон жизни мой жизненный вечер, я живу, ни о чём не скорбя; здравствуй, старость, я рад нашей встрече, а ведь мог и не встретить тебя!»
Маленькие люди, ростом менее 20 сантиметров, но хорошо сложенные, встречались во многих регионах империи. Их было немного. Маленькие люди жили в крытых соломой домах, похожих на муравейники. Когда они выходили, то шли вшестером или вдесятером, взявшись за руки, чтобы защититься от птиц, которые могли их утащить, или от других существ, которые могли напасть на них.
Маленькие люди обладали такими тихими голосами, что их трудно было расслышать обычному человеку. Они занимались поделками по дереву, золоту, серебру и работали с драгоценными камнями, только некоторые из них обрабатывали землю.
Они носили одежду красных цветов. Мужчины носили бороды, у женщин были длинные, до 10 сантиметров, косы.
Их головы были необычайно огромными и резко контрастировали с небольшими телами. Один угольщик однажды увидел, как трое детей карликов играют в его табакерке. Он закрыл их там и потом, когда показывал диковинку другу, так смеялся, что капли слюны упали изо рта и насмерть убили двоих детей. Тогда угольщик попросил своего друга взять третьего ребенка и поместить его в безопасное место, прежде чем снова рассмеется. Другу удалось вынуть ребенка из коробки, но он умер, когда до него дотронулись.
— Дядя Гриша, а это что? — спросил я. — Можно подумать ты не видишь, мальчик! — дядя Гриша посмотрел поверх толстых очков, на секунду оторвавшись от газеты, — Это белый ферзь. Положи его на место и не трогай! Я пожал плечами. Подумаешь ферзь. Тоже мне! Облупленный старый, деревянный ферзь. И совсем он не белый, а какой-то желтоватый. Стоит прямо рядом с семейными фотографиями. Уж и дотронуться до него нельзя! Реликвия, тоже мне...
Дядю Гришу на самом деле зовут Гирш. Но все зовут его Гриша, я тоже. Он сосед по коммунальной квартире моих дедушки и бабушки. — А чего не трогать-то? — проворчал я и поставил ферзя назад на полку. — Чтобы не потерялся. Дети умеют хорошо две вещи, мальчик. Это делать больную голову и что-нибудь терять.
На самом деле дядя Гриша добрый, но иногда он вдруг превращается в зануду. Я давно знаю об этом и не обращаю на это внимания. — А зачем он вам, дядь Гриш? Зачем вам этот ферзь, если других фигур нет? Дядя Гриша отложил газету, несколько секунд пристально смотрел на меня, как бы сомневаясь в чем-то, а потом улыбнулся:
— Этот ферзь Яши шахматиста. Был такой человек. Вернее мальчик, примерно, как ты. Тебе же девять? — Девять. — Вот. Яше шахматисту было десять. На год тебя старше был. — Что значит был? А где он сейчас этот ваш Яша шахматист?
— Был такой мальчик Яша шахматист. Жил, к слову, в этой самой квартире, в которой живу я. И твои дедушка с бабушкой. В августе сорок первого пришли немцы. Комендантом нашего городка стал Фогель. Это был такой большой и очень умный немец. Умные немцы, мой мальчик, всегда хуже глупых. Он был такой умный, что любил шахматы и у всех выигрывал. Он был настоящий чемпион, это Фогель.
— А причем тут этот ферзь? — Мальчик! Не перебивай меня, я тебя умоляю! Или слушай, или не делай мне нервы на полуслове! Так вот, этот Фогель был такой шахматист, что я тебя умоляю какой! Я сам не видел, мальчик, я был на фронте, но мне говорили люди. Когда пришли немцы, сначала никто никого не обижал, евреев всего лишь выселили в поселок за озером и всё. Но в сорок втором евреев собрали и повели убивать.
— Зачем, дядя Гриша? — Что значит зачем? Немцы тогда любили убивать евреев. Повели убивать и Яшу шахматиста с его мамой Двойрой. Все плакали, только Яша шахматист не плакал, он нёс собой шахматную доску и молчал. И вот, этот самый большой и умный Фогель увидел Яшу и стал смеяться. И все немцы стали смеяться. Когда Фогель перестал вытер слезы от смеха он предложил Яше шахматисту партию, причем не просто так, а на жизнь. Яша шахматист согласился. Они стали играть и Фогель проиграл. А этот ферзь единственная фигура, которую потом нашли, уж и не знаю, куда делись остальные. — И что стало с Яшей шахматистом? — спросил я дядю Гришу. — Как что? Его расстреляли. — Но он же выиграл! — Мальчик, у этой партии для Яши не могло быть выигрыша. Не важно, как она закончилась. Яше было всего десять лет, а Фогель был большим и умным.
Я помолчал. Этого дядю Гришу порой трудно понять. Что значит не могло быть выигрыша, если Яша победил. Но спрашивать я больше ничего не стал.
— Я пойду, дядь Гриш — сказал я, тайком дотронувшись до белого ферзя. — Заходи еще, мальчик — кивнул дядя Гриша, вновь уставившись в газету — Яша, кстати, был моим сыном. Ты на него чем-то похож, мальчик. Обязательно заходи.
Старый бродяга в Аддис-Абебе, Покоривший многие племена, Прислал ко мне черного копьеносца С приветом, составленным из моих стихов. Лейтенант, водивший канонерки Под огнем неприятельских батарей, Целую ночь над южным морем Читал мне на память мои стихи. Человек, среди толпы народа Застреливший императорского посла, Подошел пожать мне руку, Поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных, злых и веселых, Убивавших слонов и людей, Умиравших от жажды в пустыне, Замерзавших на кромке вечного льда, Верных нашей планете, Сильной, весёлой и злой, Возят мои книги в седельной сумке, Читают их в пальмовой роще, Забывают на тонущем корабле.
Я не оскорбляю их неврастенией, Не унижаю душевной теплотой, Не надоедаю многозначительными намеками На содержимое выеденного яйца, Но когда вокруг свищут пули Когда волны ломают борта, Я учу их, как не бояться, Не бояться и делать что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом, Единственно дорогим во вселенной, Скажет: я не люблю вас, Я учу их, как улыбнуться, И уйти и не возвращаться больше. А когда придет их последний час, Ровный, красный туман застелит взоры, Я научу их сразу припомнить Всю жестокую, милую жизнь, Всю родную, странную землю, И, представ перед ликом Бога С простыми и мудрыми словами, Ждать спокойно Его суда.
Внимание! Уважаемые посетители сайта mfd.ru, предупреждаем вас о следующем: ОАО Московская Биржа (далее – Биржа) является источником и обладателем всей или части указанной на настоящей странице Биржевой информации. Вы не имеете права без письменного согласия Биржи осуществлять дальнейшее распространение или предоставление Биржевой информации третьим лицам в любом виде и любыми средствами, её трансляцию, демонстрацию или предоставление доступа к такой информации, а также её использование в игровых, учебных и иных системах, предусматривающих предоставление и/или распространение Биржевой информации. Вы также не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию для создания Модифицированной информации предназначенной для дальнейшего предоставления третьим лицам или публичного распространения. Кроме того, вы не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию в своих Non-display системах.
